Издевательства в тюрьмах Узбекистана

 Когда я начала работать над статьей по Узбекистану, опубликованной под заголовком Издевательства в узбекских тюрьмах приводят к психическим заболеваниям заключенных, я понимала, что столкнусь со сложностями, ведь речь шла о закрытой стране.

Я решила написать этот материал, несмотря на предупреждения со стороны моего коллеги-журналиста из Узбекистана, который был вынужден покинуть страну после работы над серией материалов на правозащитную тематику.

Он сказал мне, что тема пыток – красная тряпка для узбекских властей, и если я буду звонить людям в Узбекистан и связываться с правительственными органами, позже при въезде в эту страну у меня могут возникнуть большие проблемы. Меня могут занести в «черный список» и запретить посещение Узбекистана. Также он рассказал о случаях, когда правозащитникам и журналистам на территории Узбекистана подбрасывали наркотики, после чего - арестовывали.

Тем не менее, я решила попробовать. Живя в Кыргызстане и работая в проекте IWPR, который освещает события в Узбекистане и Туркменистане, где деятельность иностранных СМИ и НПО запрещена, я знаю о сложностях, с которыми сталкивается журналист, готовя материалы об этих странах. Информацию получить очень трудно, реакцию властей – почти невозможно, а контактировать с местными жителями – рискованно.

Но главной проблемой в этой работе для меня все-таки стали беседы с родственниками заключенных. Мне было очень непросто слушать их рассказы с подробностями издевательств, что происходят в тюрьмах.

В своем материале я попыталась сделать акцент на том, что применение пыток и других форм физического насилия остается обычным делом в пенитенциарной системе Узбекистана, и это ведет к высокому уровню психологических расстройств заключенных. Жертвы жестокого обращения не получают никакой медицинской помощи, и вся информация о них засекречена.

Эта тема получила развитие после прочтения мной сообщений на различных веб-сайтах, созданных узбекскими активистами. Разговор с Надеждой Атаевой, главой правозащитной организации «Права человека в Центральной Азии», базирующейся в Париже, придал мне уверенности в том, что общественность должна знать, как широко распространены в узбекских тюрьмах нарушения прав человека.

Следующим шагом в моем исследовании стало чтение писем от родственников заключенных, которые передала мне Атаева, с описанием насилия и пыток, которым подвергаются заключенные в тюрьмах.

Беспокоясь за родственников, эти люди обращаются к правозащитникам в отчаянной попытке сделать для родных хоть что-то. Практически не имея шанса найти поддержку где-либо еще, они надеются, что правозащитные организации помогут повысить осведомленность общественности о положении, в котором находится заключенные, и что тогда, возможно, что-то изменится.

По мере того, как все глубже я проникала в суть проблемы, мне становилось все тяжелее психологически, но я, как журналист, была намерена завершить свою работу и предоставить читателю объективную информацию. Я собралась и заставила себя поговорить с родственниками заключенных.

Телефонные звонки людям в Узбекистан - родственникам ли заключенных, юристам или психотерапевтам - заканчивались одинаково. Поначалу я успевала только представиться и сказать, откуда звоню, – и люди бросали трубку. Они были слишком напуганы, чтобы говорить, и боялись возможных последствий как для себя, так и для своих родственников в тюрьмах.

В таких ситуациях многие подозревают, что спецслужбы прослушивают их телефоны, или что их «подставляют».

Несмотря на это, я звонила на следующий день и пыталась убедить их, что не хочу им зла.

Один из моих собеседников не хотел говорить о настоящем состоянии своей родственницы, находящейся в заключении, ему было больно и тяжело озвучивать ее нынешнее состояние, и он говорил о ней в прошедшем времени, о том, какой она была раньше. Другой собеседник, напротив, рассказывал мне такие подробности жизни своего родственника за колючей проволокой, что у меня по спине бегали мурашки, и только часть из этих подробностей я могла включить в статью.

Я также связалась с психотерапевтом в Узбекистане, который отказался обсуждать эту тему, и вместо этого начал расспрашивать меня о том, кто я такая, где нахожусь, и для чего пишется эта статья.

Попытки связаться с Национальным центром Республики Узбекистан по правам человека так же были бесплодны. Секретарь попросила меня оставить мои контакты и сделать письменный запрос. Узбекские коллеги сказали мне, что это стандартный ответ на запросы журналистов. Чиновники не говорят прямо, что не собираются отвечать, но и ответа на письменный запрос не дают.

О применении пыток во время предварительного заключения и в пенитенциарной системе Узбекистана в целом пишут уже много лет.

Заслушав выступления представителя узбекского правительства и правозащитных организаций в марте этого года, Комитет ООН по правам человека опубликовал целый ряд рекомендаций по регулированию ситуации с правами человека в этой стране. В частности, комитет призвал правительство принять жесткие меры для прекращения пыток и других форм жестокого обращения; отслеживать и расследовать такие случаи, подвергать правонарушителей преследованию в судебном порядке и наказанию, а жертвам пыток и жестокого обращения - предоставлять материальную компенсацию.

Хотя я никогда не была в Узбекистане, но всегда представляла, что это удивительно красивая и загадочная страна с добродушными и гостеприимными людьми, ароматным пловом и вкусными лепешками. Но теперь всякий раз при упоминании Узбекистана в моей памяти будут всплывать голоса страдающих, затравленных женщин и мужчин, чьи родные умирают от пыток, насилия и нечеловеческого отношения в сырых и холодных тюремных камерах.

Юлия Горяйнова, редактор IWPR по Туркменистану и Узбекистану в Бишкеке.